Не хотела писать развёрнутый отзыв на сей «шедевр», поскольку и так уделила ему слишком много времени, коего жаль, но потом решила, что, во-первых, надо быть добрее и предупредить читателей о том, что ждёт их под стильной обложкой и заманчивой аннотацией, и, во-вторых, я так редко ставлю книгам единицы (на Goodreads; на Фантлабе, так и быть, поставлю двойку), что подобное надо бы как-то… обосновать.

Итак, пока я не выгрузила впечатления из мемори, слушайте все и не говорите, что не слышали.

Первая ошибка, которую может сделать читатель: ожидание от «Вермильона» экзотики. Практически вся «китайщина» предстаёт перед нами на первых страницах, и она в той или иной степени знакома искушённому читателю или любителю мистических сериалов про охотников за привидениями, а также аниме соответствующей направленности. Ну да, есть такие цзян-ши, ну да, они питаются, как и призраки, жизненной энергией (ци), поэтому в каком-то смысле могут считаться одновременно призраками, вампирами и зомби. Ну да, китайские иммигранты в Сан-Франциско вынуждены были жить в Чайнатауне, белые их не любили и не понимали, при любой возможности старались обмануть и не видели ничего дурного в том, чтобы направлять азиатов туда, где было больше шансов погибнуть, чем получить заслуженное жалование. Надо заметить, Лу Мерривезер — полукровка, китаянка лишь по матери, и автор явно намеревалась на примере героини продемонстрировать, что расизм — это нехорошо. Но отношения между белыми американцами и китайцами быстро — примерно на отметке в 20% от текста — ушли на второй план, как и всё китайское. Взамен выступило кое-что другое, стремительно начало набирать обороты, да так и разгонялось до самого финала.

Вывод первый: «Вермильон» — не экзотика, а игра в экзотику.

Вторая ошибка, которую может совершить наш гипотетический читатель, заключается в том, что ему следовало бы сопоставить указанный в аннотации возраст героини (19 лет) с тем, что она хороший стрелок, заядлая курильщица и вообще очень крутая. Прямо скажем, опасное сочетание… Но ещё опаснее оно становится, когда выясняется, какие китайские черти обитают в душе Лу Мерривезер. Она изображает мужчину: одевается по-мужски, коротко стрижёт волосы, ведёт себя соответственно. Курит, да — у неё настоящая зависимость от табака. Есть популярное нынче выражение (и соответствующее социальное движение) gender-bending — гендерный перевёртыш, то есть ситуация, когда привычные образы меняют пол и обретают новые качества; вы наверняка видели подборки картинок в стиле «Если бы гномы из “Властелина колец” были женщинами», «Если бы супергерои на обложках комиксов или постерах принимали те же позы, что и супергероини» и так далее. Тот факт, что эти картинки (и не только они) направлены на борьбу с гендерными стереотипами, думаю, в дополнительных объяснениях не нуждается. Но перевёртыш в «Вермильоне» вышел несуразным. Будь всё по стандартной схеме, у нас вместо стандартного «частного детектива с тёмным прошлым и наплевательским отношением к обществу» появилась бы «частная детектившица с тёмным прошлым и наплевательским отношением к обществу», и я бы не прочь почитать роман о такой героине, но… вступает в игру фактор возраста. Напоминаю, Лу всего лишь 19 лет! Всё её тёмное прошлое заключается в старшем товарище, который несколько лет назад уехал, так и не узнав, что Лу его любит. И есть ещё история со смертью отца-психопомпа, наступившей в результате отравления киноварью: чуть ли не с первого упоминания об этом печальном событии читателю ясно, что к чему, но Лу будет тупить до середины романа. Всё! Для 19-летней своенравной девицы, в общем-то, нормально. Для главной героини нуарной истории — маловато будет.

Вывод второй: «Вермильон» — не нуар, а игра в нуар.

Злободневные темы в книге затронуты не только в контексте гендерного перевёртыша, но и в контексте однополой любви. Точно знаю, что многих лаборантов это отпугнёт от книги без дальнейших комментариев, но, хм, проблема не в теме как таковой, а в том, как она вписана в роман. Если коротко — никак. У меня создалось впечатление, что автор выходила из сюжетных затруднений путём смены ориентации, а то и пола отдельных персонажей. История начинается с того, как Лу отправилась спасать бедолаг из Чайнатауна от смертельной опасности, а в итоге приходит к тому, что её больше всего на свете начинают заботить ориентация и пол одного из главных злодеев и ещё кое-каких персонажей второго плана…

На фоне всей этой гендерной чехарды проступают и другие проблемы, связанные с глубиной проработки персонажей. Особенно досталось злодеям. Пафосный, нестрашный, нелепый, совершенно карикатурный вампир Лазарус мог бы оказаться уместным на страницах пародийного фэнтези, но в «Вермильоне» всё всерьёз. Шай, подручный Лазаруса — отдельная песня. По ходу повествования он несколько раз превращается из довольно приятной персоны в весьма неприятную, и превращения эти выписаны таким образом, что невольно начинаешь подозревать неладное: дело не в том, что героиня не знает, как оценивать поступки этого героя, а в том, что сама автор не понимает, как с ним быть! Если вспомнить о нуарных стереотипах, то, вроде бы, всё просто: чем красивее персонаж внешне, тем он порочнее внутри (и тем опаснее находиться с ним рядом — да, вы правильно догадались, Шай в силу некоторых причин наделён качествами famme fatale). Есть желание всё перевернуть с ног на голову? ОК, давайте придумаем его порочности интересное обоснование, и всё сразу станет «не так однозначно». Казалось бы, Танцер пошла как раз по этому пути, но получилась чушь. Шай слишком нормален для психопата и слишком психопатичен для нормального; в ситуации, когда в массовой культуре имеются своего рода эталонные «симпатичные монстры в человеческом обличье» (взять хотя бы Ганнибала Лектера), это равнозначно приговору для героя. Поверить в него попросту невозможно, потому что в его поступках нет и намёка на внутреннюю логику. А уж если учесть, что по сюжету ему намного больше лет, чем можно предположить…

Вывод третий: глубина проработки героев и психологичность — полный провал. Зато есть жонглирование злободневными темами, причём такое, что, как мне кажется, критикуя эту книгу в англоязычной среде, можно прослыть сразу расистом, шовинистом и гомофобом.

Ну и по сюжету в целом добавлю пару неласковых слов. Действия Лу Мерривезер анекдотически нелепы и в совокупности превращают повествование в череду глупостей; причём время от времени Лу сокрушается по поводу своей потрясающей способности влипать в неприятности на ровном месте, что не мешает ей на следующей станице повторить всё тот же смертельно опасный номер — и так раз за разом. Если ей говорят чего-то не делать или не соваться куда-то — она поступает с точностью до наоборот, двигаясь от сцены к сцене с грацией слона в лавке, переполненной китайским фарфором. Помогая своей героине, автор вводит в сюжет новых действующих лиц, старым произвольным образом меняет IQ или добавляет ранее не существовавшие навыки, а по «локациям» разбрасывает разные полезные штуки. В общих чертах сюжет худо-бедно складывается благодаря этим действиям, но если начать задавать вопросы… Зачем злодей, убив двух проштрафившихся подчинённых, подвешивает их на балконе своей тайной комнаты — для красоты? Почему бутылочка эликсира жизни не исцеляет от чахотки, но воскрешает из мёртвых? Зачем подручный злодея, узнав о том, что Лу не та, за кого себя выдаёт, сначала тащит её за собой через горы, а потом бросает в шаге от цели? Каким образом главный злодей собирается «наладить производство» магических машин, если прототип действует благодаря вещи, существующей в единственном экземпляре? Почему «мистера Мерривезера» никто не попросил заплатить за пребывание в санатории? Почему никто не заметил, что в окрестностях санатория строят поезд — и где брали материалы для этой работы? И таких вопросов ещё много, много.

Общий вывод: роман честно заслужил 2 из 10 по шкале Фантлаба. Может, заслужит и премию за злободневность, но точно не от меня.

У меня с этой книгой вышла забавная история: сразу три человека НЕ советовали её читать, поскольку она слишком мрачная для меня, не вписывается в круг моих интересов и так далее. Должна признаться, если бы такая антирекомендация поступила от одного знакомого, я бы послушалась. Но трое? Это было странно. Я помедитировала некоторое время над аннотацией, потом заглянула на Goodreads, увидела высокий средний балл при достаточно большом количестве оценок… и, в общем, решила рискнуть.

Как выяснилось, не зря.

Да, действительно — книга необычайно мрачная. Я не разбираюсь в дарке, гримдарке и прочих жанрах тёмной фэнтези, но есть ощущение, что даже по стандартам этих жанров “Beyond Redemption” представляет собой нечто особенное, способное вогнать в трепет даже начитанного знатока. Мир в романе безумен в самом прямом смысле слова, поскольку его боги безумны, и вся магическая система основана на различных видах сумасшествия. Например, гефаргайст (социопат) способен внушить окружающим, что он великий воин, и если ему поверят, это станет правдой. Мерере (шизофреник) на физическом уровне делается несколькими людьми — чем глубже расстройство, тем их больше, вплоть до целой толпы. Хассебранд (пироманьяк) способен призывать огонь силой мысли. Дисморфик превращается в монстра, вендигаст — в оборотня-людоеда, а котардист (страдающий синдромом Котара) — в живой скелет. Как любая болезнь, безумие прогрессирует и в конце концов достигает пика — максимума магических возможностей и, одновременно, переломной точки, за которой следует смерть или мучительные страдания. До пика многие безумцы наслаждаются своими способностями, властью и неуязвимостью, но все знают, что рано или поздно этому придёт конец.

Вторая необычная особенность книги, которую вы могли уже подметить, заключается в том, что бОльшая часть терминологии, имён и топонимов имеет немецкое происхождение. Mehrer, например, переводится с немецкого как «множитель», Gefahr+Geist наводит на мысли об «опасной душе», а Hassebrand объединяет «ненависть» и «пожар». Имена в большинстве случаев также переводимые, говорящие, но я надеюсь, что переводчик этой книги оставит их на немецком, ради сохранения своеобразия.

И вот на этом необычном фоне разворачивается история о том, как Кёниг Фуриммер, глава религиозного ордена Геборене Дамонен, пытается воплотить в жизнь дерзкую идею: он хочет воспитать и создать нового бога, который стал бы служить Геборене Дамонен и уберёг бы самого Кёнига от окончательного погружения в безумие. Кёниг — могущественный гефаргайст, превративший захудалую секту в мощную религиозную организацию, но собственная мощь губит его с каждым днём всё быстрее. За ним по пятам следуют три двойника, воплощающих разные стороны его личности, а в зеркалах толпятся обретшие самостоятельность отражения, с нетерпением ожидая момента, когда он утратит бдительность и подойдёт слишком близко… Отведённое Кёнигу время истекает, и у него остался всего один кандидат на роль бога — мальчик по имени Морген (Утро). Остальные дети за годы экспериментов погибли или наложили на себя руки. Моргену, впрочем, тоже предстоит умереть — иначе он не обретёт божественность. Кёниг планирует убить его собственноручно, ибо таков закон: убитый служит убийце в Посмертии.

Но череда случайностей приводит к тому, что стройные планы Кёнига рушатся. Не последнюю роль в этом играет троица наёмников — Вихтиг (Самый Лучший Мечник в Мире; как нетрудно догадаться, гефаргайст), Штелен (воровка-клептоманка, способная украсть что угодно у кого угодно) и Бедект (как ни странно, нормальный… или он просто считает себя нормальным?). А ещё свою лепту в развитие сюжета внесут Эрбрехен Геданке, гефаргайст-поработитеть, способный одним словом отнять свободу воли у населения целого города, и Гехирн Шлехтес, хассебранд с комплексом неполноценности и паранойей.

Я не стану раскрывать сюжетные перипетии, потому что за их динамичным и совершенно непредсказуемым развитием очень интересно следить в процессе чтения и не хочется портить удовольствие тем, кто отважится взяться за эту книгу. А отвага понадобится, ибо на страницах постоянно проливается кровь. Кого-то убивают, подвергают мучительным пыткам и издевательствам, лишают воли и унижают — ни один, подчёркиваю, ни один герой не имеет иммунитета против всего перечисленного. Если вы такой же неискушённый в тёмной фэнтези читатель, как я, вам предстоит не раз вздрогнуть и поморщиться, но если эта книга вас также зацепит, как меня, вы её не отложите.

Ведь за кровищей и прочими ужасами кроется по-настоящему интересная история с глубоким смыслом, и герои этой истории — живые, совсем как настоящие, пусть и совершенно аморальные. Высокомерный и властный Кёниг, окружённый врагами, которых сотворил он сам; грубый и практичный Бедект, самый нормальный из всех героев (нормальный ли?..); смертоносная и уродливая Штелен, не утратившая способность любить; забавный в своей самоуверенности красавчик Вихтиг, променявший поэзию и семью на странствия и меч; и, наконец, Морген… вы ведь помните, с кем связан образ Утренней Звезды, верно?

Про Эрбрехена и Гехирн ничего не скажу.

Героям предстоит расти и развиваться, умирать и возвращаться с того света, доходить до предела своих возможностей и пересекать границы невероятного. Специфика мира, построенного на безумии, диктует необходимость погружения в глубины человеческих душ — пусть даже в этих глубинах и водятся жуткие чудовища. Впрочем, прошу меня простить, я вместе с лукавым автором невольно повторила фразу, которая способна перевернуть восприятие сюжета с ног на голову и обратно. Мир “Beyond Redemption” — об этом говорится на первой же странице, но это так легко упустить из вида — построен не на безумии, а на вере. На вере, которая определяет реальность.

А во что верить — каждый решает сам… в меру своего безумия.

Характерная особенность фэнтези Кэтрин Валенте — сплав элементов мифа, сказки и легенды, переработанный с использованием современных постмодернистских литературных приёмов и обозначенный ею как «мифпанк». Мифпанк — это деконструкция сказки и создание из общеизвестных клишированных персонажей и сюжетных ходов чего-то нового и необычного, расширяющего традиционный сказочный мир, а постмодернизму как таковому писательница в порядке эксперимента дала сверхкороткое определение «в стиле твиттера»: «Сломайте это. Будет красиво» (c).

Образцом мифпанка может служить дилогия «Сиротские сказки»: Валенте задумала эту историю с фундаментом из «Тысяча и одной ночи» и многочисленными аллюзиями на мифы и легенды разных времён и народов, в качестве подарка своей племяннице Саре, которой на момент начала работы было четыре года. Писательница призналась в одном из интервью: «Я действительно думала, что просто напишу парочку милых историй и подарю ей на Рождество. К Рождеству я поняла, что это будет новелла. К Пасхе осознала, что, наверное, это роман в четырёх частях. А потом мой тогдашний муж вздохнул, слушая болтовню по поводу разных сюжетных перипетий и сказал — ну ты же понимаешь, что это сериал, да?» (c). В конечном итоге, «подарок племяннице» принял форму романа в четырёх частях и двух томах, завоевавшего премию Джеймса Типтри в 2006 г. (за первую часть, роман «В ночном саду») и Мифопоэтическую премию за произведения для взрослых в 2008 г. (за оба тома).

В последние годы Кэтрин Валенте уделяет много внимания успешному циклу «Волшебная страна», чья первая часть была опубликована на русском языке в 2014 г. под названием «Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле».

«Сиротские сказки» — история странная, простая и сложная одновременно. Как уже было сказано, это один роман в двух томах и четырёх частях, и хотя каждая часть посвящена определённой истории, ни один более-менее важный элемент повествования не существует сам по себе, он обязательно связан с другим элементом, а тот — с третьим, и так далее. То есть, второстепенный или третьестепенный персонаж одной истории в другой может оказаться главным, или же мы можем попасть вместе с разными героями в то же самое место спустя много лет или веков. Валенте не изобрела этот приём (она и не скрывает, что вдохновлялась в том числе и «Тысяча и одной ночью»), но ей блестяще удалось с его помощью создать необычный роман — затягивающий, интригующий и очень цельный, несмотря на свою странную композицию.

Основой «Сиротских сказок» служит история о том, как юный сын великого Султана (не у всех персонажей романа есть имена) осмелился приблизиться к обитающей в саду девочке-дикарке, которую считают проклятой, и узнал, что странные чёрные пятна на её веках — истории, записанные на коже.

цитата

Когда мне исполнилось семь месяцев и семь дней, к моей колыбели явился некий призрак, и пока мать моя спала в своей белоснежной постели, призрак коснулся моего лица и покрыл его множеством сказок и заклинаний, как моряки покрывают себя татуировками. Стихов и песен было так много, и они были записаны так плотно, что превратились в длинные, непрерывные полосы цвета чёрного янтаря на моих веках. Но это всё слова рек и болот, озёр и ветров. Вместе они творят великую магию, и когда все сказки будут прочитаны вслух и выслушаны до блистательного завершения каждой из них, когда последний слог отзвучит — призрак вернётся, чтобы судить меня.

Итак, сиротка должна все эти истории прочитать и рассказать, но есть проблема: некому! Все избегают её, потому что боятся «проклятия», и сын Султана оказался единственным обитателем Дворца, кому хватило смелости на такое. А ещё он оказался любопытным и пожелал узнать одну из историй…

Но вы ведь помните, что все они взаимосвязаны, да?

Кэтрин М. Валенте В ночном саду / In the Night Garden 2006, роман В таинственном саду одинокая девочка с татуировками на веках рассказывает истории любопытному принцу, и неповторимые судьбы множества персонажей с их невероятными приключениями сплетаются в прихотливый и изящный узор, постепенно раскрывая мрачную и страшную тайну самой рассказчицы. Это истории о ведьмах-оборотнях и суровых войнах, о королях-журавлях и звериных принцессах, о богах-змеях и монахах с собачьими головами – и каждая новая сказка становится все более неожиданной, чем предыдущая. Здесь все не то, чем кажется, у русалок скверный характер, чудовища обладают тонким вкусом и разборчивостью в еде, а принцы понимают, что настоящий подвиг может иметь ужасную цену. Иллюстрированный легендарным художником Майклом Калутой, этот завораживающий и увлекательный роман, который могли бы написать...

«Степная книга»

Основой первой части «Сиротских сказок» служит история о том, как некий принц по имени Леандр сбежал от своего отца-короля и отправился совершать Подвиги — именно так, с заглавной буквы, ибо Подвиг в пространстве романа играет очень важное значение. Леандру, однако, не повезло: почти сразу же он совершил серьёзную ошибку и попал в своеобразное рабство к злой и уродливой ведьме по имени Нож. Чтобы искупить содеянное злодеяние (и, как водится в подобных историях, чтобы поумнеть и повзрослеть), принцу придётся-таки совершить Подвиг, но совсем не такой, как ему мечталось. А ещё ему придётся выслушать историю, которую расскажет Нож — о далёких степях, о ведьмах, что получили магию от Великой Кобылы, о любви, о семье и о мести.

цитата

В самом начале — до того, как вшивый и косматый козёл да одинокий батрак в грёзах своих увидели тебя, — существовало одно лишь только небо. Чёрным и огромным было оно, каким и должно быть небо, в котором больше ничего нет. Но небо выглядело небом, только если на него смотреть искоса, а вот если взглянуть прямо — чего, конечно же, никто не мог сделать, ибо смотреть-то было некому, — то оно представлялось длинным, гладким боком Кобылы.

Черна и огромна была Кобыла, какой и должна быть лошадь размером с целый мир.

Прошло много времени, и Кобыла прогрызла в себе дыру, по причинам, которыми ни с кем не поделилась. Дыра заполнилась светом тем же образом, каким дыра в тебе или во мне заполнилась бы кровью, и то, что получилось, называли Звездой. Таковы были первые, истинные дети Кобылы, созданными из её собственной плоти. И поскольку ей понравился свет и чьё-то присутствие, она прогрызла другие дыры, по форме напоминавшие Барсуков и Плуги, Оленей и Ножи, Улиток и Лис, Траву и Воду, и так далее, и тому подобное, пока Кобыла не заполыхала от множества дыр, и все дыры были Звёздами, и небо теперь вовсе не было таким уж пустым.

Столь большая цитата нужна для того, чтобы продемонстрировать ещё два важных элемента «Сиротских сказок»: первый — Звезда, опять же с заглавной буквы, поскольку речь идёт о тех самых истинных детях Кобылы, что присутствуют в повествовании почти постоянно, а второй — дыра. Дыры, прогрызенные Кобылой, стали первыми в мире, но время от времени в самых разных историях будут нам попадаться и другие дыры, как прозаические отверстия в чём-нибудь, включая плоть, так и магические творения:

цитата

На коленях у неё была дыра.

Края дыры потрескивали и изгибались, чего я раньше никогда не видел, и странный серебристый свет очерчивал ясные контуры длинноволосой девочки, дремавшей на коленях моей матери. Там ничего не было — словно девочку кто-то вырвал прочь, оставив лишь намёк на то, как она могла выглядеть, какой она могла быть. До этого утра я воспринимал дыру как пустоту, но теперь видел нечто осязаемое, имевшее вес — её можно было ощутить, потрогать, и она светилась. Там было ничто, и это ничто тускло посверкивало, пока моя мать гладила его.

Вам кажется, что я рассказываю слишком много? О, это совсем не так.

К тому же «Степная книга» — лишь первая история из четырёх.

«Морская книга»

Сын Султана попался на крючок, и читатель попался вместе с ним. Неужели девочка-сиротка способна рассказать нечто более захватывающее, чем печальная история, главными героями которой стали Леандр и Нож? О, да. И заметьте — сиротка ничего не придумывает, не прибавляет к написанному на веках, она просто читает, таков её жребий — читать.

А наш — слушать.

цитата

Жила-была девочка по имени Седка, и никто в целом мире её не любил…

Действие «Морской книги», как и всего романа целиком, разворачивается на нескольких уровнях. Первый — история Седки и её случайной знакомой, плетельщицы сетей по имени Сигрида, странной женщины, что обладает даром рассказывать сказки (впрочем, им щедро наделены все герои) и непростым прошлым. Второй уровень — история Святой Сигриды, матери, мореплавательницы и монстра. Да, название соответствует сути — в этой книге почти все истории так или иначе связаны с морем и кораблями. Или… тем, что напоминает о кораблях.

цитата

Поначалу я даже не поняла, что это дерево. Капли света Итто всё росли и росли, огибая его, пока не превратились в ров глубиной по колено, наполненный водой, которая тихонько волновалась в сумерках. Над этой водой-не-водой высилось дерево, походившее не на дерево, а на скопище корабельных обломков, из которых сложили ствол, ветви и корни, что утопали в заполненном слезами рву. Из ствола сердито торчали носы, мачты и кили переплетались друг с другом, тут и там виднелись рули и буны из яркой древесины, рыжей и золотой. С одной стороны дерева красовался громаднейший дубовый полубак, и по всей длине ствола попадались гладкие штурвалы, которые тихонько вращались на ветру. На ветвях было совсем мало тусклых зелёных листьев — взамен они были увешаны линями и такелажем, а также парусами, которые путались в «вороньих гнёздах» на самой верхушке. Ленивый бриз то надувал их, то позволял безвольно обвиснуть. Лес наполняли шелест парусов и скрип древесины. В центре ствола была носовая фигура, с которой из-за солнца и соли слезла краска: морская коза с закрученным хвостом и поросшими шерстью грудями, с завитком бородки под нижней челюстью, с руками, упиравшимися в помесь дерева и корабля, с большими глазами, чей взгляд был обращён к небу, и раскрытым ртом.

В историю, которую Сигрида-плетельщица рассказывает о своей знаменитой тёзке, вложена другая — об Аль-а-Нуре, городе Двенадцати башен, где поклоняются всем богам, включая уже упомянутых Звёзд. Это история о вере и фанатизме, о предательстве, о гневе, который может пылать веками, и о том, до каких пределов может дойти человек, обуреваемый жаждой мести. Также в истории Сигриды-и-Сигриды прослеживается ещё один лейтмотив из начатого ранее перечня (Подвиг, Звёзды, дыры). Это шкура, точнее — смена шкуры. Как правило, процедура весьма болезненная и кровавая, но, если кто решился на такое, значит, были причины, весьма серьёзные причины. Запишите, вдруг пригодится: торговца шкурами зовут Гасан, и он любит показывать товар лицом, а потому носит несколько шкур сразу — воронью, львиную, человечью. Не исключено, что под шкурой Гасана окажется совсем не Гасан. Кто их разберёт, этих торговцев?..

Кэтрин М. Валенте Города монет и пряностей / In the Cities of Coin and Spice 2007, роман Вновь встречаются в Саду рассказчица волшебных историй и её верный принц, и всё новые сказки обретают плоть и кровь. Постепенно за ними проступает грандиозный узор, что все это время плела безымянная сирота с татуировками на веках. А нить повествования ведет читателя в обитель бессмысленного богатства, где делают деньги самым ужасным способом в мире; в край дождей из стекла и ящериц с пророчествами на спинах; на далёкий остров, куда мрачный паромщик, что когда-то умел летать, отвозит тени умерших Звёзд; в город пряностей, который вечно умирает, но никак не умрёт… Иллюстрированный художником Майклом Калутой, этот завораживающий роман сочетает сказочность Нила Геймана с непредсказуемостью Джорджа Мартина, невероятные пейзажи Чайны Мьевиля с лиричностью Питера Бигла. С изысканным мастерством...

«Штормовая книга»

Сказка за сказкой, и сын Султана всё меньше понимает, отчего обитатели Дворца так боятся девочки-дикарки из Сада. Он уже знает, что проклятия не следует страшиться, а её чуднЫе глаза не пугают, но очаровывают, обещая всё новые и новые истории о невероятных вещах. Впрочем, время от времени оказывается, что на её веках записаны совсем уж дикие небылицы — например, история о городе ветоши и мусора, который носит ветром с места на место. В городе этом обитают странные существа с длинными шеями, а ещё там чеканят жуткие монеты из материала, который меньше всего на свете подходит для такого дела:

цитата

Тут могла бы быть цитата, но я так испугалась, что стёрла её.

Но вообще-то это история не о Городе ветоши, а о тех, кому удалось оттуда вырваться: юноше по имени Семёрка (ибо он, вы не поверите, седьмой сын седьмого сына) и девушке по имени Темница (которая не совсем девушка, но очень даже хульдра). Оба они сироты при живых родителях (да-да, рассказчица всех этих дивных историй — вовсе не единственная сирота, а главные сироты и вовсе Звёзды, вместе взятые), обоим выпал тяжёлый жребий, и сколько в этом жребии от неумолимости Звёздных орбит, а сколько — от присущего им желания спасать друг друга из любых неурядиц, решать, видимо, читателям.

Кроме Семёрки и Темницы в «Штормовой книге» множество других героев, и, как мне показалось, именно в этой части собраны самые необычные и странные существа во всём цикле: бессмертные сянь, мантикоры, гарпии, каппы, хульдры, выдуманные писательницей Пра-Ита и, конечно, газелли в лице милого недотёпы Тальо:

цитата

У фургона было два громадных колеса, выше его самого, выкрашенных в синий цвет и испещрённых серебряными звёздами. Сам маленький фургон висел между ними, у него имелась заострённая цыганская крыша и круглые окна. Двери открывались с каждой стороны, и он казался достаточно просторным; возможно, было даже приятно сидеть внутри и смотреть, как мелькают спицы. Его тянул стройный человек, с ног до головы одетый в зелёное — рейтузы, камзол, очаровательная короткая накидка и шляпа, всё зеленее, чем кожура яблока. Из-под шляпы торчали пряди волос цвета яичного желтка, а лицо у него было худое и приветливое. Ноги его от коленей вниз были ногами тёмно-коричневой газели, быстрыми, точно веретено, и зелёные рейтузы заканчивались там, где начиналась шерсть, заколотые бронзовыми пряжками, такими старыми, что металл и сам слегка позеленел. Мы с Темницей уставились на него, разинув рты.

Кто сказал «сатир»? Эшколь из «Морской книги» обидится за такое сравнение, потому что газелли, конечно, совсем не сатиры, не добродушные (и любвеобильные) весельчаки из зелёного леса. Можете послушать песню, и многое станет понятнее. (И, раз уж мы устраиваем музыкальную паузу, скажу вот что: C.J. Tucker — подруга Кэтрин Валенте, и оттого не стоит удивляться, если среди её альбомов вы обнаружите это и ещё вот это, однако слушать оба альбома я бы порекомендовала после того, как будут прочитаны книги, иначе сложно будет что-то понять или настроиться на нужный лад.)

«Штормовая книга» — единственная из четырёх, о которой я могу сказать одним словом, о чём она.

О верности.

«Обжигающая книга»

Всё когда-нибудь кончается, и историям на вЕках сиротки тоже приходит конец. Двое детей трепещут в ожидании того, что должно случиться — в самом ли деле явится странный дух, что зачаровал её в младенчестве? Или, быть может, всё будет по-прежнему, и откуда-то придут новые истории, или даже пусть не будет историй, но они просто так останутся вместе? В той части романа, что относится к «реальной» сюжетной линии, временами встречаются лирические пассажи, у которых не самый очевидный, но довольно понятный подтекст: время, его неумолимый ход, бег секунд и минут, торопливая поступь дней и величавое, но безжалостное течение веков.

Всё меняется, всё проходит, всё заканчивается. Вот и прекрасный город пряностей Аджанаб — из которого, кстати, родом Седка, знакомая нам героиня «Морской книги» — пришёл к закату. По какой-то причине все поля вокруг него высохли, урожай погиб, и жители некогда богатейшего города потекли рекой в иные края. Но нашлись среди них те, кто решил остаться с умирающим городом и посмотреть, чем закончится эта смерть. До чего же бурными выдались проводы! Впрочем, разве могло быть иначе, если оставшиеся — маргиналы, монстры и люди искусства? Оперные певцы, акробаты, мастера масок, музыканты, изобретатели, танцоры, а также удивительные существа, которым не нашлось места среди себе подобных? Сложно сказать, кто из этих существ самый необычный — многорукая ткачиха Ксиде, живущая в сердце Аджанаба? Аграфена, играющая на собственных волосах пальцами-смычками? Или, может быть, самое необычное в этом городе спрятано в сердоликовой шкатулке, за которой из далёких краёв явилась целая орда джиннов во главе с тремя Королями и тремя Королевами?..

Лучше ступайте и проверьте сами — поминки по Аджанабу ещё не закончились.

Итак, что же такое «Сиротские сказки»? Как я уже говорила, это весьма необычная история, которую нам рассказывают множество голосов вместо привычных двух-трёх или даже одного (хотя, видят Звёзды, каждый рассказчик в отдельно взятый момент времени один… если не считать того, что с ним его история и, возможно, его слушатели-читатели). Это история о Подвигах и Звёздах, о детях и родителях, о смене шкуры и выборе пути, о джиннах и мантикорах, о деньгах и розах, о живых и мёртвых драгоценных камнях, о волках и гусях, о людях, которые не горят в огне, не тонут в воде и не сдаются, даже оказавшись в мире мёртвых, на сером острове посреди серого озера, где паромщиком служит человек, упавший с Луны.

Это история о том, что у нас — у всех без исключения — есть один-единственный способ обмануть безжалостное Время.

Вы догадались, да? Рассказывайте истории.

И почаще.

P.S. Оба тома "Сиротских сказок" запланированы к изданию в новой серии издательства "Астрель-СПб" — "Галерея фэнтези".

Начала читать вчера эту милую сказку для взрослых и решила поделиться отрывком:

цитата

Рее досталось самое скучное занятие: каждые несколько минут трамбовать зерно в жёлобе, чтобы оно скользило вниз с нужной скоростью и чтобы загрузочная воронка не забивалась.

Там, где много зерна, много и мышей, а там, где много мышей, рано или поздно появляются мёртвые мыши. Всё было не так плохо, как могло быть, но время от времени мёртвая мышь падала в одну из загрузочных воронок и кому-то с маленькими руками надо было дотянуться и достать её оттуда, иначе весь механизм останавливался. Это было неприятное дело, но им приходилось заниматься не так уж часто. Пару раз в неделю. Честное слово.

В любом случае, хлеб сначала пекут, а потом едят, так что если кусочки мышей и попадали в муку, никому от этого не становилось плохо.

Пару раз в год на мельницу забирался какой-нибудь гремлин. Эти существа не могли устоять при виде мельничных механизмов, больших жерновов и валов. Гремлины более-менее походили на больших мышей с поясами для инструментов, и только вытащив одного из загрузочной воронки можно было увидеть его пасть, полную маленьких заострённых зубов, и короткопалую ладонь на конце хвоста.

В отличие от мышей, гремлины были настоящей проблемой. Если одного из них по недосмотру перемалывали в муку, то хлеб, который из неё пекли, мог взорваться в печи, начать истекать кровью, когда в него вонзали нож, или превратиться в стаю скворцов и вылететь из дома, пронзительно вопя, и тогда на мельницу приходили люди, чтобы поговорить с отцом Реи — в разговорах часто встречалось слово из трёх букв и было много разных жестов.

Вот почему поймав гремлина или услышав, как на стропилах кто-то хихикает, надо было бежать со всех ног к знахарке, которая жила за пределами деревни в хижине, выглядевшей так, словно её собрали из наименее полезных частей козла.

У знахарки была стайка белых как кость куропаток, и, выслушав жалобы, она приказывала пойти во двор и поймать одну. Потом сворачивала птице шею, ощипывала, складывала кости и перья в мешочек, куда добавляла травы, и с этим посылала домой. Каждый раз происходило одно и то же, она давала просителю вызывающий ужас мешочек, увенчанный черепом куропатки, какой бы ни была проблема — лихорадка, гремлины или припадок, коровы не дают молока или у коз вертячка, или же картошка выкопала сама себя и мрачной кучей собралась в углу поля. (По какой-то причине картофель сильнее прочих овощей был подвержен приступам беспорядочной магии. Чтобы повлиять на репу или капусту, требовалось неимоверно много магии. А баклажаны просто никто не сажал — стоило лишь повернуться спиной, как они удирали в лес или улетали, раскинув листья.) Но куропатолеты* знахарки каждый раз помогали. Стоило повесить несчастный маленький мешочек над дверью, и очень скоро гремлины исчезали все до единого.

* Да, я знаю, вас это слово заинтересует. В оригинале — quail-charms. :)